 | Территория Русской души. |
|
Рассказ о посещении Центрального Дома Художников (ЦДХ) 13 сентября 2003 г.
Поднимаюсь на второй этаж. Выставка – «Территория Будды». Понятно, что ЦДХ давно уже перестал быть территорией искусства, а тем более русского… А вот и сам Будда – темно-коричневый, лысый и пузатый, в натуральную величину. Обвис толстый живот, груди, как у женщины, но старичок не унывает, пляшет и улыбается. Мне никогда не понять, почему на Востоке в качестве объекта для подражания выбран столь антиэстетический персонаж.
Третий этаж – выставка новогодних подарков. Я ничего не перепутала, еще начало осени, еще даже листья не пожелтели на деревьях, и до первого снега очень далеко, но весь третий этаж ЦДХ завален искусственными елками, игрушечными Санта-Клаусами, и блестящей мишурой. Бизнес довел людей до того, что им наплевать на всю неестественность новогодних подарков на фоне еще не опавшей листвы, зеленых газонов и солнечных дней. Им не до этого, ведь чем раньше они начнут сбывать товар, тем больше у них шансов. Я их понимаю и сочувствую.
На четвертом этаже – территория издателей-полиграфистов. Только это не те издатели, которые издают книги. Книг вы здесь не увидите. Это – полиграфисты-рекламщики. Они издают рекламную продукцию, то есть то, что для простого человека непонятно и безсмысленно. Фирмы, фирмочки, издательские группы, все завалено ворохом рекламных листовок и буклетов. Качество полиграфии действительно на очень высоком уровне, но всем этим издателям и в голову не приходит издать что-то действительно полезное, нужное для людей, художественное. Хотя я понимаю – законы бизнеса, и… сочувствую.
И все-таки среди этого вороха безполезных бумаг я нашла маленький коридорчик и там обнаружила очень любопытную выставку. Ведь все-таки я в Доме Художника, а не на базаре, и выставки живописи здесь хоть изредка, но бывают!
Так вот, выставка живописи художника Ван Люши. «Китаец, вероятно», - подумала я. Все, как положено у китайских художников – тушь на бумаге, иероглифы красные, и сбоку к каждой картине стихи китайские прилагаются. Все по их канонам и традициям, и даже лучше – еще аккуратнее и еще художественнее. Вот, думаю, молодец этот Ван Люши, что своим искусством развивает и поддерживает свою национальную китайскую культуру. Уважаю таких людей. Только вот увидеть бы его фотопортрет. Наверное, это такой маленький Будда с пучком волос на подбородке. Смотрю, а на стене фотография какой-то женщины лет 50-ти неопределенной национальности, и в центре зала эта же женщина продает каталоги Ван Люши. И ее посетители обступили, о технологии китайской живописи расспрашивают. Я подошла, купила каталог, взяла визиточку, разговоры послушала. Смотрю: и в каталоге, и в визитке под крупными буквами ВАН ЛЮШИ очень маленькими в скобочках написано – Валентина Алиева. И тут до меня еще не дошло. Еще долго я стояла и путем сложных умозаключений и сопоставлений приходила к ужасающему выводу, что этот самый китаец Ван Люши и эта женщина – одно и то же! Я, Господи, тоже иногда мечтаю заняться живописью, и чтобы мои картины были красивые и фактурные, и радовали людей чистотой и гармонией! Но если, глядя на мои работы, люди будут принимать меня за лысого китайца или, к примеру, за пейсатого иудея, то лучше бы никогда я не писала этих картин, Господи! Я пока и не делаю этого.
Расстроенная, я зашла в маленький зальчик с большими темными картинами, на которых непонятные смутные фигуры делали что-то неопределенное. И тут почувствовала я, что настроение мое еще более ухудшается, а вся моя положительная энергетика, весь созидательный потенциал потихонечку тоненькой ниточкой начинает поглощаться неким темным и неизведанным Космосом. «Какая-то еврейская живопись», - мелькнуло в голове, и в подтверждение этого я увидела картину, где некий древний персонаж указывал на огромную книгу Торы, исписанную непонятными иудейскими письменами. Пришлось быстрее спасаться бегством, и опять я очутилась в королевстве ненужных бумаг, календарей и безобразных рекламных открыток.
Пора было уходить, но душа моя, изголодавшаяся по настоящему искусству, неумолимо вела меня вперед. И я рискнула пойти дальше – разгребая ворохи безсмысленных бумаг, продираясь сквозь щиты с рекламой, я наконец-то вышла на свободное пространство. Коридор вел меня вперед вдоль ничего не значащих выставок. Поворот, и вижу афишу: «Выставка исторической живописи. Павел Рыженко.»
Первая мысль после буйства рекламы – откуда же здесь взялась историческая живопись? Кому нужен здесь этот нелепый пережиток прошлого? Потом я взяла себя в руки и вспомнила, что я все-таки в Центральном Доме Художника. Тем не менее я долго не могла переключиться на настоящую живопись, потому что она – неяркая, неброская, духовная. Картины были огромные, во всю стену, каким и положено быть многофигурным историческим полотнам. Шикарные рамы, как в музее. Множество деталей, бытовых подробностей. Вот изображено какое-то странное помещение. Пусто, множество предметов разбросано, игрушки, ордена, вещи; посреди этого погрома стул, напоминающий пустой царский трон. Название – что-то вроде «Комната после расстрела». Дальше опять огромная картина - большая темная комната. Женщина заснула в кресле, на кровати спит мальчик с забинтованной ножкой, между ними стоит мужчина в шинели, как будто только что вошел, но в то же время прощается с ними, похож на Царя Николая II. Дальше третья картина. Тот же мужчина в шинели стоит перед строем казаков и офицеров. Они опустили головы, некоторые плачут, прикрыв лицо шапкой. «Прощание с войсками». Дальше читаю название на стенке – триптих «Царская Голгофа». И тут до меня доходит, и тут полились слезы… Но они быстро проходят – огромный портрет Царя Алексея Михайловича. Великолепно написан – красавец, богатырь, в полном царском облачении сидит на троне! А под троном маленькая серая кошечка дремлет – Тишайший! Состояние мое передать невозможно – и умиление, и полет души над телом! Еще несколько пейзажей, битв. Где-то тут, думаю, должен быть Царь Иоанн Васильевич, ну не может его тут не быть. И – точно, Вот Он! Сидит, добрейший и удивительный, в скромном одеянии на скамеечке, с березовой веточкой в руке, и кормит голубей. Солнышко светит, птички зернышки клюют – покой и благоденствие. Но где-то рядом уже слышу недоуменный шепот посетителей: «Какой-то он не грозный!», но не обращаю внимания. От нахлынувших разнообразных чувств бегу писать отзыв в книге, благо самого художника не было, а то бы я его замучила благодарностями. Дрожащая рука выводит в книге что-то вроде: «Здорово! Вот бы еще Старца Григория Ефимовича Распутина в образе святого!» Теперь можно идти домой.
Следующий день – воскресенье. Еженедельный ритуал – в 15.30 передача «Русский дом». Включаю, смотрю и слушаю, занимаюсь повседневными делами. На половине передачи неожиданно замечаю, что ведущий – не Крутов, а совсем другой мужчина, правда очень похожий, но на внешность менее русский. Может, Крутов уже давно пропал, а мы и не заметили?
Вот интересный сюжет – знакомая выставка. Да, репортаж о выставке, на которой я была вчера! Как радостно! Показывают полюбившиеся картины. Держу пари (сама с собой), что Иоанна Васильевича не покажут. Точно, не показали. А вот и художника пригласили в студию! И даже несколько предложений дали ему спокойно сказать. Художник Павел Рыженко, которому недавно исполнилось 33 года, стал рассказывать, как он бедствовал, пока писал эти картины, и даже уже был готов продать эти картины в Тайвань (предлагали), но тут вдруг нашлись хорошие русские люди, которые помогли и … Тут псевдо-Крутов сурово прервал художника на самом интересном и задал другой вопрос. Лицо псевдо-Крутова было почему-то очень напряженным и почти злым. Но художнику удалось высказать несколько интересных мыслей. Он говорил примерно так: «Русский народ – величайший народ на земле, именно он имеет силы к сопротивлению антихристу. Сначала народ порабощает культура, а потом приходят солдаты и спрашивают: «А чего же вы теперь сопротивляетесь, вы же приняли наши ценности!» На этом месте ведущий занервничал и сказал: «Ну, какие солдаты! Никакие солдаты не пришли! И вообще, чего это у Вас Алексей Михайлович на картине такой огромный, как богатырь?» На что художник разумно ответил: «А вспомните, какой был рост у его сына Царя Петра I, значит, и отец был большого роста.
Далее художник сказал о выставке: «Моя выставка проходит в Центральном Доме Художника. К сожалению, ЦДХ – это огромный базар, это ярмарка различных вещей, не имеющих отношения к искусству, - компьютеры, шубы, трусы, это Содом. Зрителю придется пройти через множество препятствий и непотребств, но потом он будет вознагражден – он попадет в маленький уголок Русского дома». Так закончил художник, и я с ним полностью согласна. Видели бы вы его лицо, его фигуру! Более русского персонажа я не припомню в телевизоре за последние десять лет! Лицо полное, румяное, волосы светлые вьются, а глаза детские, наивные и невинные. Эта картинка в телевизоре впечатлила меня даже немного больше, чем выставка в ЦДХ. Это, наверное, потому, что я женщина.
Вспомнила я китайца Ван Люши (художница Алиева) – это же раздвоение личности, Джекил и Хайд!
И еще я поняла, что по-настоящему искусство воздействует на зрителя тогда, когда личность художника и его картины представляют собой единое целое – и внешне, и внутренне. Только такое искусство искренне, только тогда оно имеет сильное воздействие на Русскую душу.
Влада Миро.
14 сентября 2003
